Суть óстрова - О`Санчес

– Сынок, не угостишь сигареткою? А?… Вот спасибо, дай бог тебе здоровья. И огоньку… Нет, девушку не надо… Ну, что делать, сынок, ни того, ни другого с утра, вышло уж так… Еще раз спасибо, дай тебе бог…

Сигарета оказалась с ментолом и это было здорово: по легким словно домовой свежей метелочкой прошелся, даже в голове зазвенело. Человек знал, куда ему идти для начала, где он более-менее определится с сегодняшним днем: он бодро двигался к «Пьяному квадрату», – так городская шантрапа называла небольшой скверик неподалеку от устья Янтарной. Когда-то, к одной из сторон его примыкала стена государственного винокуренного заводика, производящего низкосортные вина и коньяки. Окрестные ханыги постоянно кучковались в этом скверу, как мухи на помойке. Всем было хорошо: работяги с завода без проблем сбывали краденую продукцию, а потребители имели дешевое пойло. Заводик года три как прикрыли, а привычка собираться здесь (у алкашей и бездомного отребья всех мастей) осталась. Естественно, что нормальные люди редко забредали в эти края; вечно пьяный и оборванный контингент плохо сочетался с молодыми мамашами и собаковладельцами и те, понятное дело, сторонились: убить, может, и не убьют, а настроение испортят на весь день. Это если в дневное время, когда бомж на виду и труслив, а ночью, когда тут и там клубятся вокруг костров целые шакальи стаи, даже полицейские патрули меньше чем по четверо в эти места не заглядывают. Если только не облава.

Полиция, конечно, постоянно резвилась здесь, прихватывая гопоту поодиночке и целыми шайками. Отвезут в ближайшее, тридцатое отделение, если под настроение – так и отметелят, кого потом посадят на годик-полгода, а кого, постращав, отпустят под утро или через неделю… Да что толку: этих разогнали – новые пришли. Иногда, во исполнение очередного указа очередного Господина Президента (нынешнего звать – вроде бы… Леон Кутон, а раньше – этот… Муррагос был…), Бабилон-столицу начинали чистить от непотребного элемента, и тогда районные отделения и спецприемники набивали едва ли не под потолки. Потом скорый суд – и по окрестным зонам-ординарам, или в лечебницы – наркологические, психиатрические, туберкулезные – на любой вкус. И не знаешь, какая хуже, но точно, что в любой из них сидеть горше и гораздо дольше, чем мотать ханыжную «половинку» (полгода) на ординарной зоне. Вот в венлечебницу попасть – милое дело: там и кормят, и лечат. Но мест мало, попробуй попади – скорее нос и уши отвалятся…

Сквер был почти пуст по раннему времени и только у кирпичной стены, возле маленького костерка, кучковался «элемент» в количестве четырех экземпляров: двоих человек знал только вприглядку, спящую бабу, Лысую Энни, он встречал в разных местах и даже собутыльничал с нею неоднократно, а с главным в этой компании, пожилым горбуном, чуть ли ни приятельствовал одно время. Кличка у горбуна была – Ниггер, хотя сам он был белый.

– О, Зер Гут пожаловал! Иди к нам, борода, присаживайся, посуду бери, угощайся. Вот банка… А-а, я забыл… Глянь, мужики: у него личный стакан, всегда с собой, что называется… Держи краба, садись. – Горбун хлопнул грязной рукой по свободному овощному ящику, поздоровался за руку. Остальные из его компании поручкались вслед за Негритосом; мужики были в меру поддатые и непривычно радушные.

Человек тотчас же опустился на затрещавшее сидение, заранее воодушевленный предстоящей халявой.

– Что пьем, за что пьем, господа хорошие?

– За удачу. Таков будет ответ на второй вопрос. Что же касаемо первого… Смотри!… – Горбун наклонился к стоящей у его ног пыльной, в прошлом синей заплечной сумке с раздутыми боками, и вынул оттуда бутылку. – Да не щурься, настоящая сорокоградусная дурак-вода, на пяти клопах настояна, высший класс!

Человек торопливо достал из кармана складной телескопический стаканчик, вмещающий, если доверху, ровно сто пятьдесят миллилитров жидкости. Горбун опять похвалил стакан, щедро наплескал туда коньяку по самые края, а себе и остальным поменьше, так что в бутылке оставалось еще граммов сто. Выпили – люди привычные – обошлись без закуски. Пили вчетвером, Лысая Энни пребывала в столь крепком отрубе, что даже плеск и запах выпивки не сумели ее пробудить.

– О-ох, амброзия!… Откуда сей нектар взялся, Ниггер? Армия спасения, что ли, позаботилась о страждущих?

– Какое твое дело, пей да помалкивай. – Горбун попытался нахмуриться, но толстые губы сами разъехались в пьяной улыбке, он «поплыл», сам уже распираемый желанием похвастаться перед свежей аудиторией.

– Вот как было дело… – Горбун примерно поровну разлил остатки, пустую бутылку спрятал обратно в сумку, кивком скомандовал. Все выпили, выдохнули. – …Поза-позавчера на Юлиановской был пожар: продовольственный магазин сгорел. Генерал (кивок в сторону одного из собутыльников) первый это дело разрюхал: когда пожарные и дознаватели снялись оттуда, он-то и надыбал в углу под завалом клад: ящиков двадцать хорошенького пойла. Ну мы первые были, да и унесли втроем почти три ящика. – Горбун ткнул ногой в сторону сумки и покосился на холмик, прикрытый картонными листами. – Брали только высокоградусное, все ведь не уволочь, желающих налетело – жуть… А Энни после прибилась, уже на рассвете.

Тот, кого назвали Зер Гутом, с хорошей завистью выслушал рассказ, повздыхал, порадовался вслух… Потрепались еще с пяток минут. Можно было притормозиться здесь, подсесть на хвост, но человек понимал приличия: это была не его удача, а их; спасибо, что угостили, не пожмотничали… Пора и честь знать… Да, надо было идти намеченным курсом и выполнять задуманное.

– Борода, постой… – Горбун догнал его уже на выходе из сквера. – Вот какое дело… Ты… Держи, вот… – Горбун высвободил из-за пазухи непочатую бутылку и торкнулся ею в машинально выставленную для прощального рукопожатия ладонь человека, которого он называл Зер Гутом. Стекло еще не успело нагреться за пазухой и ощутимо холодило вцепившиеся пальцы.

– Я тебя знаю, ты меня знаешь. Сегодня я при фарте, а завтра опять куски сшибать. Все за день нам не выпить, а остальное – кто-нибудь да украдет. Или отнимут. Да, бери, бери… И не спрятать, понимаешь… на утро ни хрена не вспомню, куда и сколько сунул, считай – все равно пропало. А так – и ты меня выручишь, коли случай подойдет…

Растроганный человек полез было обниматься, но горбун отстранился, с пьяным великодушием махнул рукой и затрусил к своим: там уже наливали.

Человек проглотил так и не высказанные теплые, от души рвущиеся слова благодарности, упрятал бутылку во внутренний карман куртки и бодро зашагал дальше. В сердце плескалось светлое веселье, потому что день – уже удался! Граммов семьдесят, если спиртовые градусы на коньячные переводить, он выпил спросонок. Да двести Нигер в два приема поднес. Да на бутылку пива он всяко доберет, тем более, что уже есть талер восемь. Да полкило коньяку, когда его грамотно распределишь на одного, вдогонку выпитому – очень даже душевно. Может быть еще и на завтрашнюю утреннюю порцию хватит. Таким образом, осталось найти поесть.

Гхур, гхур – растоптанные ботинки с подволокой шоркали по асфальту, человек опомнился и сбавил ход: он ведь никуда не торопился. Солнышко в небе, запах в воздухе – весенний, весной по-настоящему веет, здравствуй, солнышко красное. Человеку действительно захотелось поесть после выпитого и добытого, но он привык подолгу обходиться без еды и на разовый приступ голода обращал внимания не больше, чем на дыру в левой подошве. Надо было дойти до Малого Тикса, перейти через мост, пройти между двумя стадионами, зимним и летним, а там уже, в начале Республиканского проспекта, то самое место, где человек рассчитывал подхарчиться на халяву. Бездомные и бродяги, в поисках жратвы чаще всего отирались «возле быстрых фудов», забегаловок типа Макдоналдса, где приготовленную пищу выбрасывали только потому, что ее не востребовали в течение нескольких минут. Такие оказии случались не сплошь и рядом, работников наказывали за нерасчет, да и не всегда проверишь – пять минут назад бутерброд сделан, или двадцать пять, посетитель съест и разницы не заметит… Ну не собакам же отдавать, не бродягам забесплатно… А человек знал харчевню, свободную от попрошаек и кусочников. И туда, конечно же, они забредали, но завсегдатаев, которые застолбили ее от конкурентов, – не водилось. А секрет прост: станция подземки рядом, стадионы рядом, полиции полно, вот и получаешь в морду чаще обычного… Человек перешел через мост, сделал маленький осторожный крюк в сторону станции подземки – взять экземпляр бесплатной газетенки, и встал прямо перед забегаловкой, чтобы видеть сквозь сплошную стеклянную стену столики и посетителей. Со стороны можно было подумать, что бомж зачем-то смотрит в таблоид.

И выпал, наконец, удачный момент: человек сложил газету вчетверо, как бы конвертом, и ринулся внутрь. Быстро, быстро, быстро – два куска хлеба, измазанная кетчупом, но целехонькая сосиска, еще хлебец… И растерзанный кусок цыпленка на тарелке – то ли оставил ее хозяин, то ли к стойке отошел… Из подсобки уже спешила с руганью коротконогая толстуха в грязном сером фартуке… А не зевай, подруга, вовремя все делать надо, тебе никто не мешал, даже наоборот: помогли тебе со стола убрать… Уже на выходе человек присмотрел оставленную бутылку с недопитым пивом, но не успел, догнала-таки, старая ведьма и сунула шваброй в спину.